Возможно, ни в одной другой области пресловутое мэйанское многовластие не проявилось столь ярко, как в системе права и судопроизводства. В королевстве действовало несколько замысловато переплетенных законодательств и судебных систем, что отнюдь не шло на пользу правосудию. Можно выделить три больших группы судебных властей:

1) владетельские (боярские и княжеские) суды

2) духовные (храмовые) суды

3) королевский (коронный) суд.

 

Владетельские суды восходят к древнейшим временам и ведут происхождение от судебной власти дибульских вождей. Напомним, что в Мэйане имелось три основных вида владетелей земель:

1) бояре (которых чаще всего и называли просто «владетели»);

2) князья — потомственные предводители боярских союзов;

3) храмы.

Суду владетелей в гражданских и уголовных делах подлежали держатели владетельской земли (светские дворяне и храмовые рыцари), а также податное сословие. Таким образом, владетелю были подсудны все его подданные, обладающие какой-либо недвижимостью или пользующиеся правами на ту или иную деятельность в его землях: в боярстве, в княжеском уделе или на храмовой земле. 

Первоначально основным являлся именно суд мирских владетелей на принадлежащих им землях. Каждый боярин в своем боярстве и князь в своем уделе обладал полной судебной властью, основанной на обычном праве, в большинстве случаев неписанном. Боярин или князь не мог судить жрецов, других владетелей, а также подданных последних. Следует помнить, что до религиозных преобразований Халлу-Банги почти каждый отдельный храм представлял собою самостоятельное владение, управляемо настоятелем (или, если храм был крупным, жреческим советом). Храмы очень рано, задолго до Объединения, добились исключения жречества из-под судебной власти мирских владетелей и многие десятилетия посвятили тому, чтобы это исключение распространялось на семьи жрецов. Впрочем, добиться этого им так вполне и не удалось.

Тяжбу между подданными разных владетелей должны были решать эти владетели совместно, что долгое время было весьма затруднительно из-за различий в обычаях. Именно подобные трудности породили первые княжеские законы, наиболее общие правовые установления, действующие на всех землях княжества и имеющие (по крайней мере умозрительно) преимущество перед местными обычаями. Первые своды законов в княжествах Баллу, Камбурран и Умбин сложились во 2-1 веках до Объединения, в следующие столетия своды княжеских законов появились и в Миджире, а затем — в Диневане. На Диерри княжеское законодательство возникло только к 4 в. Об. и многое заимствовало из арандийского права.

Чем обширнее были земли и чем многочисленнее подданные мирского владетеля, тем охотнее он передавал право суда своим наместникам или держателям на местах. В некоторых случаях такое право передавалось также городским советам и городским выборным судьям крупнейших городов. Однако решения подобных судов всегда можно было обжаловать, обратившись непосредственно к самому владетелю. В случаях, сколько-то четко относящихся к области княжеских законов, в Баллу, Миджире и Умбине, а также на Диерри, можно было пытаться обжаловать боярский приговор, обратившись к князю. К концу 5 в. Об.  это стало достаточно частым явлением по всему Мэйану, хотя бояре деятельно тому противились. В походе, если во главе войск стоял не один владетель, судебная власть передавалась представителю высшего командования, избранному союзниками или назначенному с их согласия князем. На судне во время плавания судебная власть принадлежала капитану, а в порту на стоянке капитан отвечал за своих моряков перед местными властями.

Споры между мирскими владетелями одного княжества первоначально решал съезд всех бояр данного союза под председательством князя, а порою и сам князь единолично. Однако такие решения сплошь и рядом не признавались тяжущимися сторонами. Тем более сложны для разрешения оказывались споры между владетелями, принадлежащими к разным союзам (княжествам) или между мирскими и храмовыми владетелями. Согласно договору Объединения, в таких распрях верховным судьей был признан король Мэйана, то есть они отходили в область королевского суда. По договору Объединения, королевский суд был единственным органом, который имел право (и был обязан) разбирать распри между князьями и (с некоторыми оговорками) храмами. В королевском суде можно было обжаловать даже княжеский (но не храмовый!) приговор, возбудив новую тяжбу — уже собственно с князем как с нарушителем справедливости. Именно ради беспристрастия в суждениях король, избиравшийся всегда из числа княжеских родственников, исключался из рода, не имел права наследования кому-либо из владетелей и т.п.

Храмовому суду подлежали прежде всего дела о нечестии либо святотатстве, дела, в которых одну сторону (или обе) представлял жрец данного храма, тяжбы, требующие для разрешения божественного знамения либо божьего суда. Кроме того, к храмовому суду или хотя бы к суждению храмового знатока обращались, если подозревалось, что правонарушение совершено в состоянии божественной одержимости. Кроме того, миряне всегда имели право прибегнуть к храмовому суду, если суть их тяжбы касалась непосредственно области, покровительствуемой храмом. Так, вопросы семейного права рассматривались храмом (или при участии жреца) Старца Семейного Куриджила, в вопросах морского права или в деле о недобросовестном лечении больного врачом обязательным считалось решение храма Владычицы Вод и Целительницы Гаядари. Храм Судии Праведного Мургу-Дарруна успешно оспаривал у короны роль высшей апелляционной инстанции и держал в своих руках правоведческое образование. Именно под отраслевым храмовым покровительством возникли гильдейские суды, разрешавшие внутренние распри ремесленников. Крайне важно, что обжаловать в храмовом суде решение суда владетельского было можно, но решения самого храмового суда обжалованию не подлежали. Со времен Халлу-Банги споры между самими храмами улаживались, как правило, внесудебным порядком или по соглашению сторон, а в редчайших случаях — на съездах Объединения.

 

Во время судебного процесса истец и ответчик должны были лично защищать свои права, за исключением случаев полной к тому невозможности (например, если истец или ответчик был немым, дал обет молчания или был признан безумным либо одержимым). В этих — и только в этих — случаях родственник или иной представитель стороны мог участвовать в судоговорении вместо истца либо ответчика. Однако при подготовке к судебному разбирательству весьма важна была роль стряпчих. Эти лица, к 5-6 вв. Об.  были обязаны иметь правоведческое образование, полученное при храме Судии либо в признанном храмом училище (например, на правоведческом отделении Училища Премудрой в Ви-Умбине). Они занимались всей предварительной деятельностью: подбирали устные и письменные свидетельства, вели частное следствие, обеспечивали прибытие свидетелей в суд, хлопотали о проверках со стороны храмов или гильдейских мастеров, наконец, почти всегда составляли речь, с которой выступал в суде истец или ответчик. Стряпчие находились под покровительством храма Судии Праведного и при достаточных познаниях и расторопности могли очень хорошо зарабатывать. Часто они занимались определенной отраслью права — наследством, имущественными отношениями, долговыми обязательствами, договорным либо уголовным правом, — но считалось, что стряпчий должен разбираться во всех отраслях права и во всех законах, действующих в тех землях, на которых он имеет право стряпческой деятельности.

 

Достаточно разнообразны были и правоохранительные силы Мэйана. Так, только в Умбинском княжестве в 6 в. Об. сыском и задержанием преступников могли заниматься:

1) держатели того или иного владетеля (например, боярские дружинники, княжеские чиновники, Черные копейщики Мардийского храма и т.д.);

2) непосредственные наемники владетеля (например, меа-мейские вспомогательные княжеские войска);

3) лица, нанимаемые местной властью (например, чиновники Посадского суда и городская стража в Ви-Умбине, горная стража Гевура);

4) добровольческие местные отряды (например, земельная стража, городская пожарная дружина, гильдейские блюстители);

5) жрецы и рыцари либо мастера храмов;

6) коронные уполномоченные разных видов;

7) вольнонаемные стряпчие (впрочем, они не имели права производить задержания);

8) стража племенных общин на отведенной этим общинам земле (например, стрелки Древленского квартала в Ви-Умбине).

Права всех этих сыщиков, стражников и чиновников пересекались и зачастую переходили в откровенное соперничество.

 

Неудивительно, что и законодательство в Мэйанском королевстве было очень дробно. Королевское, наиболее общее законодательство основывалось на «Договоре Объединения», определяющем в основном правила разрешения межвладетельских споров, на решениях съездов князей и предстоятелей и прежде всего — на непосредственном суждении собственно короля. Боярское законодательство придерживалось местных обычаев и прецедентов, описанных в боярских родовых сказаниях, где нередко затрагивались вопросы суда, вершившегося боярскими предками. В подавляющем большинстве случаев никаких письменных сводов, которыми мог бы руководствоваться боярин либо его представители, не существовало. Храмовые суды исходили из толкования богословских трудов (прежде всего Халлу-Банги) и из обетов и обязанностей самих судей-жрецов. Неудивительно, что при тяжбе, допустим, рыбака и крестьянина первый стремился к рассмотрению дела храмом Владычицы Вод, а второй — храмом Старца. Однако важнейшей областью, всецело и неоспоримо принадлежащей храмам, являлось толкование знамений и назначение божьего суда (подробнее см. в разделе «Религия»). Следует отметить, что храм Судии Праведного сделал очень много для записи прецедентов, кодифицирования законодательства (как храмового, так и в еще большей степени светского) и подготовки стряпчих. Наиболее четкими (и со 2-3 вв. Об. преимущественно писанными) были княжеские законы, местное законодательство крупных городов (княжеских столиц и коронных портов) и гильдейские уставы. Князья, особенно в промежутке между Чумой и великой Зимой, прилагали немалые усилия к согласованию законов и обычаев своих союзников-бояр с собственным законодательством.

Тем не менее правовой разнобой был чрезвычайно велик и вызывал множество сложностей. Можно привести несколько примеров. По всему Мэйану земля считалась собственностью владетелей, отдаваемой в держание (за службу) или в аренду (за деньги). Со смертью держателя или арендатора возникал вопрос о наследовании недвижимости — то есть о подтверждении владетелем передачи прав держания или аренды. Право наследования в одних местностях имели только сыновья умершего, в других — и сыновья, и дочери (но не всюду в одинаковых долях), в третьих на определенную долю земли (тоже разную в разных владениях) имела право вдова, в четвертых вдова имела право на содержание из дохода, получаемого с земли наследниками, но не на выделение ей участка для обработки. Кое-где наследовать имели право братья или иные родичи покойного, но в большинстве княжеств при отсутствии наследников по прямой линии земля возвращалась владетелю баз каких-либо преимуществ для прочих родственников умершего держателя либо арендатора. В последнем случае при отсутствии сыновей мог наследовать внук по женской линии (как, например, в Умбине) или лицо, усыновленное с одобрения храма Старца либо храма Творца, что зачастую приводило к злоупотреблениям.

Землю, находящуюся в держании либо в аренде, разумеется, нельзя было ни продать, ни подарить, ни завещать без согласия владетеля (а такое согласие стоило достаточно дорого). Однако с 3 в. Об. и особенно со времен Чумы среди держателей и арендаторов очень широко распространился обычай дарения или завещания недвижимости храмам. Владетель, разумеется, мог оспаривать такое противоправное действие в храмовом либо королевском суде, но такие тяжбы с храмом были настолько опасны для истцов, что возбуждались крайне редко.

Лицо, не подававшее о себе вестей в течении определенного срока и не оставившее соответствующих распоряжений, считалось умершим. Срок этот по княжеским законам был очень различен в разных областях – от года в Умбине до пятнадцати лет в Диневане. При этом храм Судии признавал только собственное суждение в этом вопросе, основываясь на чуде ясновидения. Если пропавшее и признанное умершим лицо возвращалось уже по истечении срока признания мертвым, ему приходилось восстанавливать свои имущественные, семейные и прочие права с большими хлопотами. Зато преступник, скрывавшийся достаточный срок после совершения преступления, мог избежать наказания (по крайней мере, законного).

Круг наказаний с годами также изменялся. Если в первые века Объединения любой местный владетель обладал и охотно пользовался правом смертного приговора на своей земле (исключение составляли некоторые храмы), то Великая Чума заметно изменила взгляды на ценность жизни, особенно в южных княжествах. В 6-7 вв. Об. боярин, как правило, уже нуждался в утверждении вынесенного им смертного приговора князем, королем либо храмом Судии. Смертная казнь и калечащие наказания стали реже, а наиболее частыми карами стали денежные пени, изгнание, лишение собственности или прав, и прежде всего – обращение в казенное рабство, навсегда или на определенный срок, с отработкой на морской или горной каторге. При этом, согласно королевскому закону, ни один полноправный гражданин не мог стать рабом в своем княжестве: преступника продавали на чужеземные рудники либо корабли, часто просто обменивая на тамошних преступников. С другой стороны, продажа преступников за пределы Объединения не поощрялась. Кое-где родичи осужденного могли выкупить его из казенного рабства или предоставить ему замену, однако храм Судии Праведного резко порицал и искоренял такие обычаи. Заметим, что тюремное заключение было крайне редким в 6-7 вв. Об. — по той же причине бережливости по отношению к рабочей силе. За исключением особо знатных особ либо иностранцев, в тюрьмах сидели в основном лица, находящиеся под следствием. Храмовые суды избегали смертных приговоров и обращения в рабство (а некоторые, как, например, храм Плясуньи Небесной Вида-Марри, даже боролись с этим). Зато ограничения в правах со стороны храмов были весьма жесткими и не ограничивались пределами отдельного княжества. Кроме того, жрецы обладали возможностью наложить храмовое проклятие, которое порою могло оказаться для преступника страшнее любого рабства или даже смертной казни.

Уже со времен короля Ликомбо (3 в.) и особенно в годы Второго Объединения (конец 6 – 7 вв. Об.) предпринимались попытки к расширению прав королевского суда и к созданию основных общих законов хотя бы в некоторых отраслях права. Однако до самой Зимы лишь храмовое законодательство (в пределах каждого из храмов) и Договор Объединения оставались общими на всех землях Мэйана.