«Варамунгский ураган» — содружество стихотворцев, возникшее в Ви-Умбине в 586 г.Об. Первоначально в него входили Кладжо Биан (р. 552), знаменитый резчик печатных картин родом из Коина, работавший при ви-умбинском храме Плясуньи и Владычицы Вод на Лысой горке, и Видаджани (Джани) Парамелло (р. 561), странствующий музыкант из Коина. Позже (в 587 г.) к ним присоединился Борро Мерия (р. 570) — орк-полукровка, приемный сын ви-умбинского посадского судейского чиновника (впоследствии судьи) Ниркиджи Мерии. Борро в это время обучался в Училище Премудрой Бириун на отделении права и считал своим долгом знакомиться с жизнью преступного мира через посредство «белых мастеров», к коим относились и Кладжо, и Джани.

Название содружества возникло случайно, из-за того, что остров Варамунга (в Торговом море к югу от Мэйана) и ветер, дующий оттуда, с необъяснимой настойчивостью стали упоминаться в песнях, сочиненных совместно Кладжо и Джани. Впрочем, истолкование этому было дано вполне благочестивое, ибо ураган — явление, угодное Плясунье Небесной.

Содружество имело ряд творческих установок, которые предполагалось выдерживать со всей строгостью, пусть даже подобная упорядоченность и не свойственна Плясуньиным служителям. Вероятно, здесь сказались арандийские корни основателей «Урагана», ибо в Аранде мерная речь (стихи, песни) считается проявлением Закона. К установкам относились:

1) Наглядность. Каждый куплет песни должен содержать картинку, которую при желании можно нарисовать, вырезать на доске и распечатать. Кладжо Биану как печатнику это было близко, так как он собирался изготовлять по каждой песне серию гравюр на продажу.

2) Тщательная рифмовка. На ней особенно настаивал Джани. В частности, безусловно «ураганными» считались песни, где схожие рифмы подбираются по порядку гласных (в первой строфе рифма на «-анка», во второй — на «-енка» и т.д.).

3) Познавательность, переходящая в крамолу. Если в песне упомянут какой-то предмет, событие, лицо и пр., относимые к какому-то ряду, то далее должен быть воспроизведен и весь этот ряд. Например, в «Песне про шпинет» заморская снасть по очереди сравнивается со всеми музыкальными инструментами, известными в Мэйане. В «Песне к Даррибулу от лица Кжоджили» помехами на пути влюбленных последовательно выступают все стихии Столпа Земного, и т.п. Эта установка особенно нравилась Борро, он попробовал последовать ей в «Песне школяров».

Песня про шпинет

В Аранде все, и взрослые, и дети,

Играют ежедневно на шпинете.

Палатою Обряда разослан был декрет:

Всему народу надо осваивать шпинет.

У нас шпинет пока что очень редок,

Игры на нем не знал дибульский предок.

Однако временами, как некий самоцвет,

Меж нашими снастями сияет и шпинет.

Когда садится кто-нибудь за гусли,

Ликует весь Мэйан в едином русле.

Но ежели шпинета рукой коснется он,

То все решат, что это, конечно же, шпион.

Быть можно неотесанным болваном,

И все же управляться с барабаном.

Но даже богословы весьма преклонных лет

Не вдруг настроят снова расстроенный шпинет.

А если Вы играете на сазе,

Внимают Вам и рыцари, и князи.

У нас забота та же: спешим в богатый дом –

Шпинет наш в экипаже, а мы за ним бегом.

А если на плече у Вас бандура,

Вас может полюбить любая дура.

Но верите ли, братцы – приятней дела нет,

Чем с милой обниматься, улегшись на шпинет.

А если Вы владеете трубою,

То Вы поднять войска способны к бою.

Но если Вы при этом не то чтобы герой,

Укройтесь за шпинетом: он стоек на пробой.

Гудок всегда кладут в походный ранец:

Украсть его готов любой мэйанец.

Но долго будет стража отыскивать ответ:

Неслыханная кража! Кто мог стащить шпинет?!

Играя на свирели или дудке,

Непросто тут же сыпать прибаутки.

И если Вы сказитель, болтун или поэт,

То вмиг сообразите, чем выгоден шпинет.

Желая научиться на волынке,

Купить ее Вы можете на рынке.

Но ты у мея Хандо за двадцать пять монет

Не купишь контрабандный изысканный шпинет.

Коль учится дитя играть на бубне,

Звереют и картофельные клубни!

Но звуки есть и гаже: когда Ваш мелкий шкет

Безбожно давит лажу, засевши за шпинет.

Допустим, я на гомбе заиграю:

Меня пошлют тотчас же к Гамбобаю.

Но ежели Вы клавиш касаетесь легко,

То к Бенгу Вас не сплавишь: ведь это далеко…

Сочинена Джани Парамелло. В песне перечислены все наиболее распространенные в Мэйане музыкальные инструменты.

Шпинет — музыкальный инструмент наподобие маленького клавесина, существовал и в переносном варианте (громоздкий и достаточно тяжелый сундук на лямке). .

Палата Обряда  — она же Палата Музыки.

Саз мэйанский — струнный музыкальный инструмент (древленского происхождения)с грушевидным туловом, длинным грифом и тремя двойными жильными струнами, часто в его сопровождении поют песни.

Гудок  — мэйанская скрипка: струн у него четыре, играют обычно сидя, причем музыкант держит инструмент вертикально, уперев его тулово себе в левое колено, левой рукой держит гриф, а правой смычок..

«Но ты у мея Хандо…» — речь идет о степняке (мея-мее) из рода Хандо. Волынка считается степным изобретением.

Гомба — варган, народный инструмент гоблинов.

Гамбобай (Марбунганский) — жрец Байаме, Не Имеющего Обличия, большой друг гоблинов.

———

Слова И.О. и Н.Т. Напев из городской народной песенки «Корабль под названием “Медуза”». Звучала в игре «Марбунгу» (2003 г.)

Песня про мастера Юсскату-ли Юррунгу

от лица училищного чародея, его недоброжелателя

Под сенью весенних черешен

На травке лежит шарлатан:

Цветными шнурками увешан,

Беспечен и несколько пьян.

Писатель стишков непотребных,

Крамольник и дважды судим…

Я — признанный храмом волшебник,

Но что ж я поделаю с ним?

— Мой Князь! Я готов неустанно

Волшебные свитки строчить,

И чарам любого болвана

В Училище Вашем учить.

Не нужно мне звонкого злата,

Когда попирают закон:

Опасен мятежник Юсската

И должен быть Вами казнен!

Князь Вонго, трудясь в огороде,

Ответил мне, пальцем грозя:

«Юсската известен в народе,

Юсскату обидеть нельзя!».

Уже виноградные грозди

Желтеют в умбинских садах.

Изящным вращением трости

Толпу веселит вертопрах.

Летают зажженные свечи,

Звенит его грушевый саз…

Мои безнадежные речи

Рассеянно слушает Князь.

— Приму на себя я заботы,

От коих правитель устал:

Творю по утрам привороты,

Ночами таращусь в кристалл.

Отбросьте сомнения, дабы

Законную власть применить:

Юсскату из города Саби

Немедленно нужно казнить!

Но князь Джагалли непреклонен,

Врагов государства разя:

«Довольно. Я сведущ в законе.

Юсскату повесить нельзя».

Летит ураган с Варамунги,

Обратно вращенью Столпа.

Юсскате, потомку Юррунги,

Опять рукоплещет толпа.

Я мучусь осенней тоскою,

А он загулял в кабаке:

С девицей под левой рукою,

С бутылкою в правой руке.

— Мой Князь! Мы одни в кабинете,

И я откровенно скажу:

Не я ли в боярском совете

Под Вашей личиной сижу?

Потешные пляшет коленца

Построенный мной автомат…

Злодея, мерзавца, смешенца,

Скажите, когда же казнят?

Но Князь мой Джабирри вздыхает,

Устав от державной возни:

«Раз он тебя так раздражает,

Так сам же его и казни».

Сочинена творческим содружеством «Варамунгский ураган». Юсската, сын Юррунги, родом из города Саби, — знаменитый в Мэйане древлень, шарлатан (беззаконный кудесник), поэт и певец. Песня написана от лица некоего недоброжелателя Юсскаты, обращающего свои жалобы последовательно к трем умбинским князьям: Вонгобулу, Джагалли и Джабирри. Видимо, как и Юсската, этот недоброжелатель — древлень, чей обычный срок жизни около 300 лет.

«Под Вашей личиной сижу…» — чародей путем наваждения принимает обличие князя и заменяет его на скучных заседаниях умбинского государственного совета.

———

Слова Н.Т. и И.О., напев и образец — песня А. Вертинского «Мадам, уже падают листья…». Звучала в игре «Умбинское Училище Премудрой» (2003 г.) в исполнении Арадана Бэнли.

Песня школяров умбинского Училища

Друзья! Науке нет предела,

Хотя и краток смертный срок.

Наставник ждет, пора за дело,

А ты не выучил урок.

Нам не простят речей неточных,

Законы школьные просты:

Всегда указывай источник,

Откуда сведенья взяты!

Всегда указывай источник,

Откуда сведенья взяты!

Так повелось у нас от века:

Ученье юношам не в прок.

Однако есть библиотека,

Где выбор книг весьма широк.

Пускай не ляжет знаний прочных,

Увы, на лоб тебе печать, —

Но ты хоть будешь знать источник,

Где эти сведения взять!

Трудись, товарищ, в книгу вперясь,

Читай усердно между строк:

Ищи места, где скрыта ересь,

Где ошибается пророк.

В краях полдневных иль полночных

Цветет весь год волшебный сад,

Где бьет бессмертия источник

И Диски древние лежат?

Не говори, что тварь живая

Известна вдоль и поперек!

Ее недуги изучая,

Не дремли, будто бы сурок!

Кишечник, мозг и позвоночник,

Мокрота, желчь или моча, —

Неисчерпаемый источник

Для вдохновения врача!

Залезь туда, где больше грязи,

Где преступленье и порок,

Учи законы Вонго-князя,

Спустись в темницу и в острог.

Истец — подлец, ответчик — склочник…

Но есть свидетель, мастер Джа:

Посадских тайн живой источник,

Особо — в части мятежа.

Смири свой нрав, порою дерзкий,

Прими школярский скромный рок,

Сиди над книгой чародейской,

Грызя тихонько сахарок.

Меж букв заглавных или строчных

Сокрыта сущность волшебства?

Всеобщей гибели источник —

Твоя дурная голова!

Имеют знанья много веса,

Но с моря веет ветерок.

Любой школяр у нас — повеса,

Пропойца, враль или игрок.

Ты можешь спать в канавах сточных,

Избрать крамолу или страм —

Но не утаивай источник,

Где наливают школярам

Песня сочинена школяром Борро Мерией. В песне идет речь о четырех отделениях Училища: богословском, лекарском, правоведческом и чародейском.

Диски — по словам пророка Байджи Баллуского, Семеро дали смертным молитвы, способные предотвратить погибель мира (ср. ниже). Молитвы записаны на медных дисках, но точное их местонахождение неизвестно.

Вонго-князь — Князь Вонгобул Да-Умбин ввел много новых законов, особенно действующих в пределах столицы..

«Всеобщей гибели источник…» — согласно пророку Халлу-Банги, погибель мира наступит от преизбытка чар.

———

Слова Н.Т. Напев из песни И. Шварца на стихи Б. Окуджавы «Кавалергарды! Век недолог…». Звучала в игре «Умбинское Училище Премудрой» (2003 г.).

Балапай на распутье

Жизнь моя – поистине жестянка,

Жребий мой поистине жесток.

Предо мной дорога, как портянка,

Размоталась прямо на восток.

Никогда я не был в Кэраэнге

И в Безумном море не тонул.

И не мне во княжеском застенке

Исковеркал душу Даррибул.

Но моя чувствительная струнка

Продолжает жалобно звучать

В час, когда искусник из Марбунгу

Сводит мне казенную печать.

Где моя землица и скотинка?

Где мое кормило и весло?

Раньше был красивый, как картинка,

А теперь поганое умбло.

И меня предавшая девчонка

Оказалась, в сущности, права.

От вина болит моя печенка,

А от мыслей пухнет голова.

В кошельке единственная ланга

Нагоняет смертную тоску.

Ты, судьба, - моя однополчанка:

Оба мы в бессрочном отпуску…

Сочинена «Варамунгским ураганом» от лица умбинского поэта Балапая Хинобои: Якобы, Балапай поет эту песню по выходе из тюрьмы, куда он был заключен по облыжному обвинению.

Кэраэнг — столица Царства Арандийского.

Безумное море — море вокруг острова Унгариньин.

Даррибул — умбинский княжич, сын князя Вонгобула. По некоторым слухам, он также сидел в умбинской княжьей тюрьме.

Марбунгу — город на полуострове Онтал, на королевской земле. Под «искусником», видимо, имеется в виду Джани Парамелло (связанный с этим городом, хотя и не тамошний уроженец), большой умелец по части изготовления поддельных грамот.

Умбло (Умблоо) — по мэйанским поверьям, безобразное чудище с несколькими парами глаз, покрытое синей пеной.

Ланга — мэйанская крупная серебряная монета. В данном случае, очевидно, пособие, выданное властями Балапаю с тем, чтобы он покинул пределы княжества Умбин.

———

Слова И.О. и Н.Т. Напев из городской народной  песни «Девушка из маленькой таверны».

Песня про княжича умбинского Даррибула

от лица мастера Кжоджили, устроителя стихий

Мы там стояли, совсем одни на горном склоне,

Далекий город искрился сотнями огней.

Мой друг в плаще, я в разноцветном балахоне,

И я был пьян, но друг мой был еще пьяней.

Ему сказал я: с тобою мы два исполина.

Я устроитель, а ты известный стихоплет.

Пускай любовь моя – позор для Ви-Умбина,

Но нас с тобой она к победе приведет.

А небо ясное созвездьями сверкало,

От Варамунги надвигался ураган.

Как будто небо молчаливо признавало,

Что я болван, и ты, мой друг, большой болван.

Не помышлял я о поцелуе и постели,

Я домогался одной лишь пары нежных слов,

Тебя склонял я со мной уехать в Бидуэлли:

В укромной бухте мой корабль уж был готов.

А море бурное ревело и стонало,

Вздымало клады затонувшие со дна.

Как будто море нам с тобой напоминало,

Что для здоровья жизнь распутная вредна.

К житью страмному тебя я разве принуждаю?

Ты мой братушка, ты для меня почти родной!

Пойду я в поле, чужой картошки накопаю,

И приглашаю тебя отужинать со мной.

А поле мирное ботвою шелестело,

Во мраке пугало дрожало на шесте,

Как будто поле поддаваться не хотело

Бесплодной страсти и шальной моей мечте.

Ты возбуждаешь во мне лишь чувства, а не похоть,

Пусть ты мужчина – да ведь и я не баба тож!

Пылал костер, на белый плащ ложилась копоть,

И вдруг в руке твоей блеснул зловещий нож.

А пламя жаркое поленьями трещало,

Взлетало искрами к суровым облакам,

Как будто пламя доброй драки ожидало –

Меж мужиков она приличнее, чем страм.

Мы были юны, мы так несчастны были оба,

Все наши речи так были кратки и горьки,

Я верил, что любовь связала нас до гроба,

И был бы счастлив пасть от дружеской руки.

Но смерть крылатая в ту ночь летела мимо,

И в мое сердце не вонзился твой кинжал,

Костер потух, огонь растаял струйкой дыма,

Ты в рожу плюнул мне, простился и бежал.

Страмцам поганым в умбинском обществе не место,

Прощенья нету им от порядочных людей.

В Коине ждет твоя безумная  невеста,

Меня утешит безотказный Хандо-мей.

Но мысль лукавая мою смущала душу,

Что, если вправду я сумел так низко пасть,

То равновесья я нимало не нарушу,

Своим страданием уняв свою же страсть!.

Песня творческого содружества «Варамунгский ураган». Умбинский устроитель стихий по имени Кжоджили, как и княжич Даррибул, — две особы, крайне не любимые (хотя и по разным причинам) Кладжо Бианом. Склонность, называемая страмством, то есть плотская любовь к лицам своего пола, считалась особенно присущей устроителям стихий.

Бидуэлли —город Бидуэлли, столица княжества Камиларри, издавна был местом особого почитания Плясуньи Небесной. В представлении жителей Мэйана народ камиларри (в отличие от, скажем, людей или древленей, живущих в том же княжестве), весь отмечен милостью Плясуньи (все камиларри умеют летать), а потому не занимается ничем кроме танцев, песен и т.д. «И уеду я в Бидуэлли» — знаменитая строка самого Даррибула..

«В Коине ждет твоя безумная невеста» — одно время за княжича Даррибул сватали диеррийскую княжну, брак не состоялся.

«…безотказный Хандо-мей» — степной род Хандо, как считается, был особенно одарен Рогатым Вайамбой, богом любовной страсти.

———

Слова Н.Т. Образец и отчасти напев — из городской песенки «Они стояли на палубе у борта…». .

Песня про князя умбинского Джагалли

 и его племянника, княжича Даррибула

В город Марди не заходят корабли,

Ведь в Марди не текут большие реки.

С умбинским государем Джагалли

Сегодня мы прощаемся навеки.

Он примет сан Владыкина жреца,

Скончается для суетного света,

Откажется от княжьего венца

И богу принесет свои обеты.

(Досмотрит наше действо до конца,

А после примет черные обеты.)

Сегодня в балагане полный зал:

В последний раз играем мы для князя.

Безумец на помосте танцевал,

Но вдруг услышал шум у коновязи.

(Сподвижник монолог не дочитал,

Когда услышал шум у коновязи.)

Ворвался всадник рыжий в балаган

Как древняя дибульская лавина,

Он ехал без седла и без стремян,

И все узнали Дарри Да-Умбина.

«О Дарри, неужели это ты?

Но ты ведь далеко, за океаном!

Бежал от нас, ища своей мечты,

Гонимый варамунгским ураганом…

(Ты так поспешно спрятался в кусты,

Прослыв у нас опаснейшим смутьяном.)

Ты за морем нашел немало бед (и побед)

Мы видели тебя в хрустальном шаре.

На родине ты не был столько лет,

Зачем же ты вернулся, княжич Дарри?

Тут вся страна валяется в пыли:

Померкло над Умбином наше солнце!

С великим государем Джагалли

Сегодня мы навеки расстаемся.

(Сегодня мы хороним Джагалли,

И на поминках мертвецки напьемся.)

Ты вовремя поспел в родимый край:

Ты будешь петь на дядюшкиной тризне.

Но больше никуда не уезжай,

Ведь нужен ты еще своей отчизне!

(Исправься, как собрат твой Балапай,

И положи пределы укоризне.)

Боялись мы, тебе пришел конец,

Судьба твоя поистине сурова.

Но людям ты известен как певец

И мастер поэтического слова

(Ты многими ценим и как страмец

И мастер поэтического слова.)

Наукам был ты чужд и ворожбе,

Любил потехи шумные и пьянки,

Но верил наш народ всегда тебе,

Как, может быть, не верил Халлу-Банги…»

А Да-Умбин молчал, не шевелясь,

Лишь плакала навзрыд его кобыла,

Отечески глядел на Дарри князь (Вонго-князь!)

И вся страна в тот миг его любила.

И в тишине промолвил Джагалли:

«Я рад тебе, возлюбленный мой родич!

Мне легче низойти во глубь земли,

Коль ты в последний путь меня проводишь.»

Но тут очнулся Дарри и вскричал:

«Мой князь, я Вас прошу: повремените!

Пока могильщик Вас не закопал,

Решение свое перемените!

(Покуда я Вам в ноги прям’ с коня не упал,

Решение свое перемените!)

Пускай я дома не был столько зим,

За все, что здесь творится, я в ответе!

Ведь у меня в столице побратим,

А в Баллу новорожденные дети.

(И в Камбурране есть мой побратим,

А на Диерри – маленькие дети.)

Спешил я, ибо знаю наперед:

Всеобщее от Вас зависит счастье!

Владыка Вас, конечно, подождет,

Ведь Вы еще успеете скончаться.»

(Владыка Вас, конечно, приберет в свой черед)

Коснулся Джагалли своих седин,

Переборов сомненья и усталость:

«Приди в мои объятья, Даррибул Да-Умбин,

Я, так и быть, на княжестве останусь».

Вручили Даррибулу звонкий саз,

Сам черный жрец Гамурра прослезился,

И тут на стогнах все пустились в пляс,

И даже Вонго с чайником пустился,

(А Джагалли ударил в медный таз в тот же час

И с пагубным намереньем простился.)

Вдоль всей дороги персики цвели,

Двоих везла на юг одна кобыла,

И снова на престоле Джагалли,

А в Марди – незарытая могила.

Сочинена творческим объединением «Варамунгский ураган». Речь идет о том, как в 588 году Джагалли, бывший умбинский князь, решил принести обеты в Черном храме Владыки Гибели, то есть «умереть для мира», и ради этого прибыл в Марди. В это время там объявился и Даррибул, пропавший несколько лет назад (и, по некоторым слухам, томившийся в темнице по приказу самого Джагалли), вернувшийся якобы из дальнего заморья, и отговорил Джагалли от вступления в Черный храм.

Безумец, Сподвижник — роли в мардийском театральном действе.

«Дибульская лавина» — в горах Ирра-Дибула, на прародине людей Мэйана.

«Он ехал без седла и без стремян» — известно, что Даррибул однажды поклялся не прикасаться к лошадиной сбруе. «Степняком» он зовется потому, что мать его была степнячка из рода, дружественного Умбину.

Халлу-Банги — пророк, основатель мэйанского богословия.

Вонго-князь — князь Вонгобул Да-Умбин, отец Даррибула, за восемнадцать лет до описываемых здесь событий выдвинул сына на королевских выборах, а своим наследником назначил Джагалли, представителя другой ветви княжеского рода. Умерший в начале 570-х гг. Вонгобул, видимо,  присутствует при трогательной встрече Дарри и Джагалли как неупокойный дух (Вонгобула видели таковым некоторые граждане), а возможно, как действующее лицо действа, которое идет в балагане.

«Ведь у меня в столице побратим» — речь идет о короле Кайдиле, с которым Дарри побратался после выборов, как и с другим проигравшим притязателем — княжичем Камбуррана (ср. далее).

———                                                                                                 

Слова Н.Т. и И.О., напев и образец из городской песенки «В нашу гавань заходили корабли».

Песня про Кладжо Биана

Ни слова правды на свои уста

Не допускал мой господин,

Но ни одна черта его картин

Не знала лжи — и неспроста

Двенадцать древних княжеских личин

Его рукам доверил Ви-Умбин.

Судьба — как по морю гонимый струг:

Высокий взлет, опасный крен…

Когда замкнется круг людских измен,

Надежен лишь неверный друг.

Где голос разума, там тьма и плен:

Лишь тот свободен, кто душой смятен.

Мой мастер многому учил меня,

Блажной мудрец, честнейший лгун…

Но был несчастлив я иль слишком юн —

Негож для вольного житья.

Прекрасна музыка небесных струн,

Но дум неправедных тяжел чугун.

Не знает доступа беда, вражда

Под сень Плясуньиных знамен,

Но без труда бумажный твой дракон

Взлететь не смог бы никогда:

Ведь испокон и до конца времен

Безумству всякому есть свой закон.

Занятье праздное — считать врагов:

Повсюду ложь, везде обман…

Но как осенний грозный ураган

От варамунгских берегов,

Вернется в жизнь мою не ждан, не зван,

Мой мастер Кладжо, господин Биан.

Сочинена Борро Мерией для Кладжо Биана, знаменитого художника и печатника лубочных картин (и товарища Борро по «Варамунгскому урагану»)

«Ни слова правды…» — Кладжо Биан родом с острова Диерри: все тамошние жители в материковом Мэйане считаются лжецами. Кладжо нес службу печатника при храме Плясуньи Небесной в Ви-Умбине: служителю Плясуньи лживость также подобает.

«Двенадцать древних княжеских личин» — весной 587 г. Об. Кладжо занимался восстановлением двенадцати раскрашенных статуй князей Умбинских для Ви-Умбинского кремля, за что и получил в Умбине поместье, то есть стал «господином».

«…бумажный твой дракон» — Кладжо известен своим пристрастием к запуску бумажных змеев (дело, угодное Плясунье Небесной).

«…ураган от варамунгских берегов» — намек на то, что Кладжо Биан входит в творческое содружество под названием «Варамунгский ураган».

———

Слова Н.Т. Напев по мотивам музыки к кинофильму «Генералы песчаных карьеров». Песня звучала в игре «Умбинское Училище Премудрой» (2003 г.)

Полукровка

Ты закрой глаза – не будет слишком жутко,

В локти голову и стисни в горле крик.

Люди добрые ушастому ублюдку

Снова уши рвут во славу Семерых.

Все: коробейники, пожарники, торговки,

Рукавицы, сапоги да кулаки…

Полукровке, полукровке, полукровке

Кровь зачтется за отцовские грехи.

Дурь отцова страха божьего страшнее,

Жалость матери не праведней ничуть.

Не любовью обрученные – смешеньем…

Их, родных, тебе ни в чем не упрекнуть.

И ты научишься увертываться ловко,

Если вслед летят и камни и дерьмо…

Полукровка, полукровка, полукровка –

На судьбе твоей позорное клеймо.

Не захаживай во храм на богомолье,

Перед стражею пониже шею гни –

Полукровке место в каторжном подполье:

Ты не раб, но ты такой же, как они.

Пусть: воровская ли, игроцкая тусовка –

С ними пей и подчиняйся, не грубя:

Полукровка, полукровка, полукровка,

Знак немилости на жизни у тебя.

Может, видишь ты, что людям незаметно,

Может, чуешь то, что людям невдомек –

Ты не маг, а полудревлень-недомерка,

Не поэт, а свиномордый полуорк.

И сколько б ни было усердья и сноровки –

Жив, смешенец, благодарствуй и на том:

Кличка грязная, проклятье полукровки,

И смешенье несмываемым пятном.

Песня сочинена Борро Мерией, орком-полукровкой. Смешение разных племен считается в Мэйане великим грехом, часто вопреки наставлениям богословов вину за него возлагают не только на родителей, но и на дитя.

Полудревлень-недомерка — имеется в виду соученик и приятель Борро, древлень-полукровка Мэгалли.

———

Слова Н.Т. Напев из городской народной песни «Черный ворон» («Окрести, маманя, маленьким кресточком…»). Звучала в игре «Умбинское Училище Премудрой» (2003 г.)

Девочка Мутаки

Зимней ночью дикие собаки

Ошалело воют на луну.

Расскажи мне сказочку, Мутаки,

Про чуму, погромы и войну.

Про людское грязное злодейство,

Про коварный нелюдский разбой,

Про неуставное чародейство,

Про сирот, ведомых на убой.

Посреди гулянки или драки,

Пью ли я, танцую иль пою –

Чуть заслышу девочку Мутаки,

Рухну, будто ночью в полынью.

Как со змийцем ссорился псоглавец,

Как дибульца сцапал людоед –

Обомрет любой книгопродавец,

Устрашится всякий правовед!

Будь то правда, сказки или враки,

Но в ночи, неслышно, будто встарь,

Под окошко девочки Мутаки

Подойдет неведомая тварь.

Будь она страшнее всех животных,

Но в слезах она воскликнет: ах!

Услыхав о княжьих оборотнях,

О коронных набожных умблах.

А потом, приняв обличье птичье,

Тварь помчится в небе на восток.

И на дальнем хобском пограничье

Воевода выронит клинок.

Он припомнит девочку Мутаки

И средь боя в ужасе замрет.

Стерегите родину, вояки,

А Мутаки это воспоет!

Сочинена Борро Мерией для его соученицы и подруги Мутаки, девочки родом из Диневана, мастерицы рассказывать страшные истории.

———

Слова Н.Т. Образец и напев из песни М. Блантера «Катюша» («Расцветали яблони и груши…». Звучала в игре «Умбинское Училище Премудрой» (2003 г.)

Мальчик из Ларбара

Встретились они порой Змеиной

Посреди приморского базара:

Девочка из города Умбина,

Кареглазый мальчик из Ларбара.

И под саза ласковые звуки,

И под крик торговцев пирогами

Улыбнулись и взялись за руки

И уже вдвоем пошли рядами.

Ах, зачем смирил тогда я душу,

Продолжал сбывать свои товары?

Сам я отпустил его на сушу,

Мальчика из города Ларбара.

Целый день посередине лета

Паренек не мог с ней разлучиться.

В кабаках не пропил ни монеты,

А платочек ей купил из ситца.

Ну, не стану ж я за ним гоняться,

Говорить, что, мол, они не пара,

И мешать с девчонкой целоваться

Мальчику из города Ларбара…

Песня приписывается Кладжо Биану. Исходно насчитывала 69 куплетов, в конце концов герой песни убивал означенную умбинскую девицу, заподозрив в ней оборотня-лисицу, способную привораживать мужчин. Подозрение оказалось ложным…

«Порой змеиной» — в месяц Змиев (соответствует началу, а не середине лета, ср. ниже).

Ситец в Мэйане 6 в. Об. — дорогой привозной товар (как и все ткани из хлопка).

_________

Слова И.О., напев Н.Т. Звучала в игре «Пять паломников» в исполнении Джани Парамелло и его друзей: древленя Самсаме и полухоба Чибурелло.

Любовная песня старичка Видаджани

(песня о хрюшке)

Я встретил Вас, моя старушка,

Бродя по городу один.

Вас тронул вид моих седин,

Клюка и нищенская кружка.

Скитаюсь я уж много лет,

Доволен скромной кочерыжкой…

Идемте к Вам! У Вас под крышкой —

Неподражаемый обед!

Тряхнув единственной сережкой,

Нежны и ласковы, как мать,

Вы стали миску наполнять

Большою медной поварешкой:

«Одной мне этого не съесть,

Давно моя скончалась хрюшка…

Мужчина же, имея брюшко,

Везде найдет любовь и честь.»

Из отдаленного овражка

Не слышно песен городских.

Я выжидательно притих,

С трудом доев «седло барашка».

О, женский нрав, увы, таков:

Сначала все вы — притворяшки.

Но если Вас стесняют пряжки,

Я расстегнуть Вам их готов.

Отброшены судок и чашка,

Вам так легко в себя влюблять,

Ведь Вы, ведь Вы — такая пташка!

Я стар и мне пора в кровать…

…Вы утром плакали, твердя:

«Поешь хотя бы на дорожку…»

И накрошили мне в окрошку

Четыре крепкие груздя.

«Кусочек пирога отрежь-ка,

Допей вингарское вино…»

Но Вам разгрызть не суждено

Меня как крепкого орешка!

Пускай у одиноких дам

В чести голодные воришки —

Я за медовые коврижки

Свою свободу не отдам.

Сочинена Кладжо Бианом и Джани Парамелло для так называемого «старика Видаджани» — нищего безумного поэта преклонных лет, которым любил переодеваться Парамелло.

«Мужчина же, имея брюшко…» — полное телосложение считается в Мэйане красивым.

__________

Слова и напев И.О. и Н.Т. Образцом, соблюсти который в полной мере всё же не удалось, были похабные стишки, известные как «куплеты Евы».

На главную                                                             Начало раздела