Добро пожаловать, досточтимый жрец, добро пожаловать! Мы уже со вчерашнего дня ждем вашего посещения, моя Джелли так переживала – столько всего наготовлено ради почетного гостя, сами понимаете, для бабы главное расстройство, если что несъеденным останется из того, что они стряпали! Я-то, по чести сказать, уж шикнул на нее вчера: «Не майся ты, чай, и назавтра найдется, чем досточтимого попотчевать, год не голодный – и вообще, всегда лучше, когда еды слишком много, чем когда слишком мало!» А Джелли моя все охает: «А ну как досточтимый и завтра не зайдет?» – «Не бойся, - отвечаю, - нас не минует. Досточтимый здесь человек новый, да неужто обойдет нас почетом – не к Рунде же ему первому в гости идти. Но дел у досточтимого много, храм вон сколько пустым стоял…» – кстати, если какая помощь нужна, прибрать, починить, так, сами понимаете, мы с полной готовностью, мы это устроим! Народ у нас благочестивый, не чета иным, не тем будь помянуты! Проходите, проходите за стол!

Ну, я понимаю, вам хмельного по вере не можно, но кваску-то с огурчиком отведаете? Хороший квас, без хвастовства скажу – хороший! Ну, как же иначе – для такого гостя! Храм два года, почитай, сиротой стоял, как досточтимый Гакурри упокоился с миром, мы уж в столицу ходоков слали, грамотей наш писал -–ну, дождались! И радость, и честь!

Что, собачка ворчит? Ха-ха, это не собачка, досточтимый, это Чистюля. Барсук у нас ручной, почуял, что гости пришли, и проснулся. Барсук – зверь чистый, Кормильцу Полевому угодный, и в доме не гадит. Ишь, здоровый какой, ровно свинья! Ступай, ступай, не лезь к досточтимому! Джелли, да кинь ты ему картоху под лавку, или в двор шугани! Собаки? Что собаки? Я ж не говорю – со двора, я говорю – во двор! Вы уж извиняйте, досточтимый. Редечки вот не желаете? Скоро и кашка поспеет, благодарение Кормильцу!

Это, оно, конечно, неправильно, что мы вас тут первые принимаем. То есть не то чтоб другим в селе надо бы первыми – тут уж нет, наш двор самый старый, дед деда моего еще до большого мора на этом месте строился. Это я к тому, что обидно – в замке вас принять некому. В старое время, бывало, как приедет досточтимый, так прежде всего, понятно, в храм, потом в замок, потом к батюшке моему, он тоже староствовал тут, ну, после и других посетит. А нынче – запустел замок, да и как не запустеть без хозяина-то! Княжий наместник нечасто наведывается, хорошо, коли раз в год – ну да и слава Семерым богам, значит, все у нас в порядке, а подати мы и в город свезем, не надорвемся. Люди же наместника, как прибудут, так у меня же и становятся в доме, вы не думайте!

А вот и кашка – благословите трапезу, досточтимый, во имя Кормильца!… Куда лезешь, куда лезешь, болван! Джелли, да выгони ты эту скотину, не позорь весь дом! Молитве святой мешать, я те! Простите уж, досточтимый, барсук – тварь неразумная…

Ну, благословясь, отведаем (Джелли, масла, маслица добавь!) Да, нет на свете ни злака, ни плода, Кормильцу не угодного! Прежний-то досточтимый, Гакурри, Джеллину стряпню тоже жаловал. Вы его по святому училищу не знавали? Достойнейший был человек, чуткий – так все к сердцу близко принимал! Сами понимаете, тут не всякий год ладно было. А как это дело с шарлатаном случилось… Да брось, Джелли, какие уж тайны перед жрецом, это не наш позор. Нам скрывать нечего, мы все верно сделали тогда, и по-божески, и по закону. Все равно расскажет ведь кто ни то досточтимому, так уж лучше, чтоб толковый человек, верно?

Бродил тут у нас один, вроде как самоставный кудесник – без бумаг из столицы, без храмового благословения, одно слово – шарлатан. Ну, теперь-то его нет. А то шуму было – слух прошел, что он господину нашему благородному Абриндо родня…

Да нет, досточтимый, я ж говорю – благородному господину Абриндо. Последний-то здешний барин, Кетери, был уважаемый господин – ну, из новопожалованных, сами понимаете. А Ланджа Абриндо, тот из коренных здешних господ был, его роду, почитай, полтыщи лет, а предки из здешних мест древние племена гоняли, когда тут сплошной лес стоял. Теперь-то у нас тут нелюди ушастой не водится, ни-ни! От древних этих всегда одних безобразий жди, а у благородных Абриндо с этим было строго –Славный был род, хоть и кончил неладно!

Как? Да неужто ж вас не уведомили, досточтимый, прежде, чем сюда прислать? Даже неудобно как-то, рассказывать, стало быть, мне… Ну, понятно, понятно – вас-то, может, и уведомили, но хотите знать, как тут народишко об этом толкует… Это правильно, вам здесь жить, Кормильцу служить… Так я сразу и скажу, мятежные это края были, но теперь – ни-ни, теперь все спокойно! После благородного Ланджи у нас никаких смятений не было, это вам любой подтвердит. Джелли, да шугани ты барсука, чего он там за дверью хрюкает! Ну, кинь ему поскребышей с горшка, ладно, тоже тварь живая, чует, что мы тут трапезничаем. Запеканочки с сырком не желаете, досточтимый? Славная запеканка, тут Джелли моя мастерица, не хвастая скажу!

Что за мятеж был? Да тот же, что по пол-княжеству, на отречение! Как светлый князь прежний Джагалли отрекался, так все господа переполошились – то ли новому, нынешнему, стало быть, Джабирри присягать, то ли прежнего князя обратно звать вернуться, если это он не впрямь отрекается, а испытывает, то ли погодить и обождать, чем обернется. Вот благородный Ланджа ждал-ждал, и вышел изменником. Князь-то Джагалли в любви своей отеческой и впрямь венец сложил, а новому князю благородный Ланджа вовремя не присягнул. И был среди людей его один, Кетери – человек, я вам скажу, редкого чутья! Господин еще думает, а Кетери уж в столицу скачет и об измене извещает. Двух недель не прошло, как приезжает княжья дружина, и Кетери с воеводою рядом, скромный весь, умытый – словно не с дальней дороги: воевода, и тот весь в пыли, а Кетери как после бани - всегда за собою следил, тут о нем дурного не скажешь. Ну, благородный Ланджа человек знатный, начал с воеводою препираться, но людей у него немного было, только сам себе хуже и сделал – а как иначе, честь родовая велит! Повязали благородного Ланджу, увезли в столицу да, говорят, там за мятеж ему голову и сняли… От земли его чуть не треть тогда князю отрезали, а на остальное Кетери и посадили, в замок, стало быть, и стал он господином Абриндо, только не благородным, а уважаемым господином, на благородного происхождением не вышел, сами понимаете… Редечки тертой не желаете, досточтимый?

А мы что, князю виднее, кто бунтовщик. Хотя и обидно, конечно – мы бы барина породовитее предпочли бы, ну, да нас не спрашивают, не бунтовать же! Господин Кетери, надо сказать, не то чтобы плох был – меру знал, лишней шкуры с хлебороба не драл, как иные, и собою недурен был – дородный такой, борода – волосок к волоску, лицо умытое. Только знаете ведь, как бывает – как подымется человек снизу наверх, так его брезгливость одолеет. Вот вы у меня в избе сидите, кушаете, Кормильцу радеете – оно понятно, вы его служитель; да и старый наш барин, благородный Ланджа, хоть и великой знатности человек был, а по избам ходил, варевом нашим не брезговал, да и не только варевом, грех сказать… Да ну, Джелли, или досточтимый не знает, как это бывает… Все те девки давно замужем, все честь по чести. Иным женихам то и лестно было. А вот господин Кетери – тот иное дело. Сиднем в замке сидит, как выедет в село – так ему гать мостить, чтоб конь, значит, бабки по грязи не замарал, а чтоб в избу хоть к старости зайти – ни-ни! К себе вызывал, коли что, и поверите ли, досточтимый – его холуи мне разуваться приказывали, прежде чем на половицы ступать, чтоб не мусорить. Ну, я разувался, конечно, я не бунтовщик, а все обидно – человек я свободный, зажиточный, слава Кормильцу и всем богам, а перед барином этим новодельным должен как босяк стоять. Ну, что поделаешь, у каждого свои причуды...

А вот с барыней, вдовицею Ланджиной, благородной Ламарри, тут уж он верно скверно себя повел. Нет, я не говорю, что он должен был ее в замке содержать – хоть от того ему больше чести было бы, да, видно, совестно было в глаза глядеть. Ну, отправил он благородную Ламарри к родне ее – и ладно бы, так ведь он охраны ей не дал, одну лошадку под вьюк, другую самой барыне, да девку она с собой услужающую взяла – и все. Мы, конечно, бывшую барыню проводили, тут господин Кетери нам воспретить не мог, до дорожной рогатки, но в чужое-то имение мы не ходоки, там свой хозяин. А ей, бедняжке, до родни еще сотню верст ехать… Говорят, доехала, слава Семерым, только по дороге на лихих людей таки нарвалась – приехала к родичам в одном исподнем… ну, хоть живая, и то хорошо. Только все же настоящий барин, родовитый, так бы не поступил.

Досточтимый Гакуррри, он это, конечно, тоже осудил и господина Кетери увещевал, но тот что? Да, говорит, что ограбили ее – скверно, но не на моей же, мол, земле – не я за то и в ответе. А муж ее, говорит, был мятежник, и жене мятежника я, говорит, охраны давать не обязан. Ну, досточтимый только головою покачал, а сам, все видели, очень печалился о барыне, что так с нею вышло. Душевный был человек, очень мы любили его! Мы к духовному сану вообще почтительны, это вы сами убедитесь, досточтимый! Джелли, что там у тебя с пирогами?

Ну так вот, значит, сидит в замке уважаемый Кетери год, сидит три – и не то чтоб сильно те годы урожайные были, сушь большая, так что уж поговаривать стали, что Кормилец нового барина не жалует… И тут-то шарлатан тот и объявился. Молодой еще малый, годов тридцати, бледный, чернявый – пришел странником, в мешке книжка, а то и две, у пояса – чернильница да тростинка. Мы сперва решили – стряпчий, да он в замок не пошел, и в селе останавливаться не стал: захаживал часто, а ночевать ни разу не ночевал. Мы не сразу и поняли, что он кудесник – пока тетка Лана горшок не разбила, а он тогда как раз к ней зашел, подкрепиться да обогреться. Горшок-то отменный, поливной был, Лана крепко расстроилась – а парень этот глянул, черепки собрал, Лану отодвинул, прошел в сарай – а через немного времени, меньше, чем кашу сварить надо, выходит из сарая с целым горшком, и ни единой на нем трещинки! И Лане говорит: не болтай, мол, об этом! Ну, это он, хоть и кудесник, а глупость ляпнул – чтоб Лана-то язык за зубами удержала! Она моей Джелли не чета – болтливая баба, по всему селу раззвонила.

Оно бы и неплохо, сказать по совести – после Ланиного-то рассказа к нему потянулись бабы, кто с чем, да и мужики иные, кто за починкой, кто за чем. Сами видите, досточтимый, лучинка-то вот у нас на всю избу светит, так она неугасимая, он заговорил. На ночь горшком свет закрываем – а она и под горшком, без воздуха горит! И денег ни с кого не брал – так, подкрепиться… В городе, говорят, такой заговор, как на этой лучинке, стоит не дешевле коровы…

Ну вот и пироги поспели, угощайтесь – этот с репой, а этот с потрохами! Кушайте! Как звали кудесника, спрашиваете? Ну, мы его тоже спросили – он назвался Джою. Ну, думаем, Джа так Джа, для бродячего человека имя подходящее, у нас в деревне, почитай, каждый третий Джа, а этого малого, может, и впрямь так зовут. Только вот как-то заходит к моей Джелли Лана и говорит: «Ох, кума, видела я сегодня кудесника нашего, он толковал с Леллиным сынком, с Кадо – поглядела я на них – ведь как похожи!» Ну, я на Лану, понятное дело, цыкнул, а разговоры пошли… Лелли-то эта, не в укор ей будь сказано, в свое время в большой милости у благородного Ланджи была, когда тот еще молодой был. Ну так и что с того? Мало ли на свете людей с лица похожих? А слухи пошли… До того вроде никто вслух и не спрашивал – где барич Марраджа, сынок-то благородного Ланджи? Он еще отроком в столицу отбыл, благородный Марраджа-то, в обучение, и домой почти не наезжал – то ли в службу такую строгую поступил, то ли в обучение. А после того, как батюшка его мятежником вышел, а у нас господин кетери сел – и понятно, что благородный Марраджа назад не воротился. Не иначе, думали, к деду по матери ушел, или вовсе в чужие земли от греха подался – в общем, один Хранитель Путей ведает, куда! А тут молва шепотом, да загуляла…

Ну, дошло и до господина Кетери. Вызывает он меня в замок – ну, прихожу, разуваюсь, кланяюсь. «Что, - спрашивает, - за Джа у вас ходит, воду мутит?» Я и отвечаю: прохожий человек, из грамотеев вроде, ничего дурного не делает. «Из грамотеев? – спрашивает Кетери. – А не из колдунов ли, часом?» Ну, говорю, может, и из колдунов – милости Премудрой Ткачихи препоны не поставишь, если уж снизошла на кого. Тут Кетери на меня сощурился нехорошо, хрюкнул и спрашивает: «А ты, староста, бумаги его смотрел? Храмовое благословение на чародейство у него есть, грамота из столицы есть?» Я чешу в затылке и думаю, как бы отбрехаться. Ясно, что грамоты у парня нет, иначе бы он ее первым делом мне показал; сам я неграмотностью отбрехаться я тоже не могу – господин Кетери знает, что старосте должно читать уметь. «Не смотрел, - говорю, - бумаг, виноват! Так ведь он в селе ни разу не ночевал, у кого хотите спросите, и на работу не нанимался. А значит – человек прохожий, не мое дело его грамоты смотреть, на то у вашей милости на рогатке дорожной люди стоят». Тут уважаемый господин Кетери совсем нахмурился, заворчал: «Ты меня, Талдин, законам не учи! Недосмотрел – так не увиливай! А что до моих людей… что ж, они ему бумаги посмотрят. А вы там, в селе, запомните: я на своей земле, в Абриндо, смуты не допущу! Ступай!»

Иду я домой, и скверно у меня на сердце, досточтимый. Поймают, думаю, парня Кетерины люди (а он людей-то все новых набрал, тех, что при благородном Ландже были, распустил почти всех), потрясут, какую-никакую вину всегда найти можно… и кем же я получусь, если так отплачу ученому человеку? А он мне как раз навстречу идет. Ну, я его предостерег: «Слушай, мол, Джа, уходил бы ты отсюда – барин сильно косо на тебя смотрит, людей своих послал разнюхивать, кто ты да что. Попадешься – и тебе вину найдут, и нам скверно будет». А шарлатан на меня смотрит тусклым глазом и спрашивает: «Разнюхал, говоришь? Ну, с нюхом у него всегда неплохо было, а будет еще лучше. Ладно, уважаемый Талдин, благодарствую, что предупредил. Из села я уйду, чтоб вам не вредить, а самому мне бояться уже нечего. Люди Кетерины меня не найдут, а сам он искать не полезет – вони да грязи побоится. А не побоится – так поговорим с ним». Поклонился мне – и сгинул, точно его и не было. Как есть шарлатан беззаконный!

Ну, досточтимый, теперь и чайку можно с медом! Чай у нас травяной да душистый!

Что дальше-то было? А почти ничего и не было, шарлатана этого я больше никогда не видал, Семеро свидетели. Господин Кетери разослал людей его искать – не нашел; меня тягал – ну, я ему в учтивых словах передал: ушел, говорю, видно, испугался вашей милости. Барин искоса глянул, спросил: «И не передал ничего?» Нет, отвечаю, ничего. «Ну смотри, - говорит господин Кетери, - мне лживых старост не нужно. А шарлатана этого я найду – грязи не побоюсь!» И так мне, досточтимый, худо стало – откуда и пронюхал о разговоре том, кто ему и донес, ума не приложу? Ну, да выпроводил он меня, а сам людей своих по коням рассадил и сам, в кои-то веки, из замка выехал – искать шарлатана. Весь лес обрыскал -а, не нашел, однако. Больше того – сам потерялся. Люди Кетерины вернулись – а его нет. Искали, искали, в деревне тоже все обшарили – как в воду канул. Вот ведь как бывает.

Ох, Семеро на помощь, да когда ж эта скотина опять в избу забрести успела? Прочь, прочь, не лезь к досточтимому, ты хоть зверь и чистый, а все к столу не смей! Брысь под лавку! Упрямиться у меня? Зубы скалить? Ну, а кнута? То-то!

Вы уж простите Чистюлю, досточтимый – тварь неразумная. Что дальше-то было? А почитай, что и не было ничего – сгинул шарлатан, сгинул и уважаемый господин Кетери. Опять, понятное дело, княжьи люди понаехали, следствие учинили, да ничего не нашли. Сам княжий судья меня допрашивал – я ему все по чести рассказал, вот как вам сейчас. Он как закричит: «Да что ты мне, мужик, голову морочишь? Какой еще барич Марраджа?  Помер давно ваш Марраджа, в чародейском училище еще десять лет назад помер – рвануло там что-то, и хоронить нечего было! Я вам дам тут самозванщину разводить!» Ну, я наместнику в ноги повалился (а разуваться-то, к слову сказать, он мне не приказывал), каюсь в дурости своей, заверяю, что ничего такого в виду не имел. Ну, судья успокоился маленько. «То-то, - говорит. – И чтоб я таких разговоров больше не слышал, ни от тебя, ни от мужиков здешних. Ваше счастье, что я – человек справедливый. Другой бы на моем месте уже отписал в столицу князю, что вы своего барина извели. Но я сходил в храм Владыки Смерти, поднес дары, попросил жреца совершить гадание: среди мертвых Кетери Абриндо либо среди живых. Досточтимые вопросили Владыку, и был ответ: среди мертвых нету такого, жив он. Сам, видать, сбежал – ужо я выясню, чего он затеял… А дары, что в храм поднесены за гадание были, ваша община пусть возместит – они вас, считай, спасли». Ну мы что, мы возместили, конечно. Земли князю отошли, теперь уж не треть, а все Абриндо, теперь над нами барина нет, а только княжеский наместник. Ну, так и ладно. Жаль вот, жрец наш Гакурри в те поры как раз скончался, и храм пустел долго – ну да теперь, слава Семерым, вы прибыли. Я уж вижу, досточтимый, вы с мужичками нашими поладите, потому как тоже человек душевный.

Чего барсук? А, где поймал? Да я его не ловил, это как тут судья-то был, эта животина из лесу вышла и к самому замку, где суд вершился, и притрюхала. Ну, понятно, судьина охрана загикала, кто за оружие взялся, кто собак спустил. Зверь тогда ушел, а уж потом ко мне приблудился. Тоже тварь живая, подкармливал я его, потом и в дом взял. Он мышей повывел, да и примета хорошая – ручной барсук в доме. В мужицкой, понятно, избе, в замках-то это вроде не принято. Он ничего, он смирный, опрятный. Только вот как почует, что какое новое начальство прибыло, проездом или, как вы, на жительство – непременно рядом ему, дуралею, потереться надо! Вы уж не серчайте…

Ну, благодарение Кормильцу за сытный стол! А теперь, досточтимый, буду я у вас, как у божьего избранника, совета спрашивать – и за себя, и за все село наше. Вот, к примеру, у Кадо, которого я поминал, да и у других, у кого на западном склоне огороды, второй год брюква не родится. Вы бы уж, досточтимый, как отдохнете с дороги да обвыкнетесь, отслужили молебен-то. А у Ланы младшую дочь сватают сразу двое, тоже совет жреца нужен…